Ночь Пса - Страница 39

Николай только поморщился.

— Меня тут об том же самом битый час расспрашивал кто-то из ваших — еврейчик такой симпатичный, в очках… Так ничего путного и не удалось припомнить. У меня тогда, правда, башка и вовсе не варила…

Ну что тут сказать можно… Ну, вообще-то, я на него — на водителя — особого внимания, как на зло, не обращал вовсе… Ну он из англоязычных — это однозначно… Так их много таких здесь… Но это, в общем, не типично для водилы. И волосы… Думаю, что то парик был… А так…

— Посмотрите вот на эти снимки, — Ким через плечо Роше протянул Братову увесистую пачку распечаток из папки, на которой второпях фламастером было начертано: «Г. Гопник — знакомые и клиентура».

Братов уселся в койке поудобнее и принялся сосредоточено тасовать разного качества портреты. Это заняло довольно много времени — у адвоката Гопника была наредкость обширная и разношерстная клиентура и не менее широкий и разнообразный круг знакомств. Поскольку сей персонаж уже не раз участвовал в переговорах, не афишируемых властями, фотографировали всех, кто так или иначе входил в контакт с Гонсало, давно и систематически. На оборотах снимков, по запросу Роше, компьютер педантично отметил, имеет ли данный фигурант собаку и если да, то какую.

— Вы бы уж сразу мне весь город на просмотр лучше дали бы, — с досадой вздохнул Братов, перебрав первые два десятка фото. Здесь кого только нет. Уж негров-то и баб могли бы и откинуть…

— Дам? Гм… Знаете, всякое бывает… — Роше неопределенно пошевелил в воздухе пальцами. — Не торопитесь, лучше потерять с полчасика, чем…

Потерять пришлось побольше, чем полчасика. Дождь шумел за окнами, неимоверно хотелось спать — очень уж поздняя ночь была на дворе.

Может, уже раннее утро…

Наконец Братов протянул Роше тонкую — с пол-дюжины — пачку снимков.

— Вот… — устало вздохнул он. Эти — еще туда-сюда… А остальные здесь — ни к селу, ни к городу…

Роше принялся тасовать снимки, всякий раз заботливо заглядывая на оброротную сторону каждого портрета. Отложил три.

— Гм… Вот эти двое — Ганс Фрай и Петр Левада. Оба имеют собачек…

А про этого — информации нет… Присмотритесь к этой тройке, господин Братов.

Братов добросовестно присмотрелся. Устало вздохнул и протянул снимки комиссару.

— Не стану вам голову морочить, любой из них, вроде похож… А так…

Он, мученически морщась, пожал плечами.

— Ну, тогда — последний вопрос, — в свою очередь вздохнул Ким. — Скажите, у вас не сложилось впечатления, что Гость — Торвальд Толле — он… Ну, допустим, что он уже знаком был с этим человеком за рулем?

— Да ну… Что вы…

Братов вяло улыбнулся.

— Он никого и ничего не знал здесь — наш Гость. Он, вообще, чудак, по всему судя: только и делал, что головой крутил да вопросы задавал. Глупее — некуда…

— Ну хорошо… Отдыхайте… — Роше поднялся и бросил на дежурного многозначительный взгляд. — Если что вспомните — немедленно свяжитесь с нами — вот через вашего доктора…

Он повернулся к Киму и постучал пальцем по циферблату часов:

— Гната Позняка уже везут в Ратушу. Мы только и занимаемся тем, что не даем спать людям… Но давайте потеряем еще с десяток минут.

Пройдемте в главный корпус — здесь переход по второму этажу. Володя Чертоватых через полчаса заканчивает дежурство… Стоит-таки уточнить, что все-же было с собакой у того паренька — у Леона…

В коридоре они с Кимом на минуту задержались, рассматривая снимки.

— Кто-то из этих трех пробормотал Роше. — Или — ни один из них: Петр Левада, Ганс Фрай и Энтони Пайпер.

Упомянутый комиссаром доцент Чертоватых занимал аппартаменты, которые в другом ведомстве приличествовали бы заместителю министра. Но на Козырной, видимо, высоко котировалась следственая психиатрия.

Кабинет почти не содержал в себе ничего медицинского, если не считать декоративных золоченых корешков многотомных трактатов, украшавших строгие дубовые полки позади рабочего стола хозяина кабинета.

Нежно окрещенный комиссаром Володей, доцент Чертоватых внешностью и манерами больше соответствовал своей фамилии, нежели мягко звучащему имени. Был он сед, носат, черноглаз и напорист. Роше — тоже крутого вида личность — против него смотрелся прямо-таки пудингом на манной каше.

— Ну и пациентика ты мне подкинул сегодня, Жан! — с чувством произнес он, разливая по цветастым чашкам крепчайший — и отвратительно заваренный — чай. — Берите печенье и расскажите-ка, если не секрет, как парнишка попал под такую обработку?

— Сначала уж ты мне, Володя, расскажи, что за такая обработка там была, — уклончиво парировал комиссар, усаживаясь в кресло и придирчиво выискивая в хрустальной вазочке какое-то особо полюбившееся печиво.

Ким, приютившийся в сторонке от закадычных друзей, чувствовал себя здесь, в общем-то, лишним. Его основательно клонило в сон и начинало тревожить отсутствие хоть какой-нибудь реакции на запрос, который он передал секретарю Азимову. Судьба заключенного Густавссона основательно беспокоила его.

Старые друзья — комиссар криминальной полиции и той же полиции эксперт-психиатр, — между тем неторопясь, обсудили вопрос, отчего, как ни заваривай этот местный чай, всегда выходит этакая гадость и какой чай из той же заварки получался у покойной Валентины Гавриловны — дамы, уж и вовсе Киму неизвестной. Затем, комиссар взял-таки быка за рога и крякнув, отставил чашку с недопитой отравой в сторону.

— Так что же — тебя я вижу основательно заинтересовало, то, что приключилось с младшим Файолем? — осведомился он. — Взяло, так сказать, за живое?