Ночь Пса - Страница 68

Площадь Трех Звезд — не самая большая в столице — была и не самой живописной в этом городе. После окончания застройки патриархального некогда района Великих Оврагов, она походила более на колодец, образованный стенами жилых полунебоскребов, еле заметно стилизованных под архитектурный стиль времен Первопоселенцев. Среди этих громад легко было оставаться незаметным.

И, однако, беспокойство не покидало расконвоированного заключенного П-1414. Оно шло не от разума и не от фактов. Оно шло от того, что приобрел он там — на Чуре. От ощущения Знаков Судьбы, от странного внутреннего понимания хода событий. Так что не столько к тысячам окон присматривался он, вылезая из тесноватого салона робота-такси — за любым из них могла находиться отслеживающая каждое его движение камера — нет, он присматривался к чему-то внутри себя, к тому, что было наблюдательнее и мудрее, чем доктор философии Пер Густавссон, и что требовало для понимания чего-то, чего ему отчаянно не хватало…

Лифт доставил его прямо в приемную доктора Макса Зеллера — квартира 1118 занимала целый этаж. Доктор принял его как только он назвал свое имя. Недоразумений тут быть не могло. Разве что сам док Зеллер мог за эти семь лет загреметь в каталажку или — это куда более вероятно — получить пулю в затылок. Или просто бесследно исчезнуть в темных водах одного из здешних озер. Они многим рисковали — эти тихие люди, соглашавшиеся брать на хранение чужую память. Но их и оберегали — как в древности по молчаливому уговору ощетинившиеся оружием полубезумные империи оберегали от беды банки беззащитной, подернутой аппетитным жирком, нажитым веками нейтралитета Швейцарии. Тем более, что предметом хранения, строго говоря, были не сами темные сокровища памяти тех, кто пожелал — на время или на всегда — от нее, памяти этой, избавиться, а всего лишь ключи к ней.

А сами эти темные сокровища оставались при них — при тех, кто не желал их возвращения в мир. Там — в глубинах их мозга — и оставались они, крепко запертые биохимическими замками от любого взлома. Допросы всех степеней, пытки, гипноз — все это практически было бесполезно против этих замков. Только дорогостоящая и находящаяся в большинстве Миров в руках государства техника зондирования памяти могла разрушить это колдовство — зыбкое и могущественное одновременно. Но такое вмешательство почти повсеместно могло быть осуществлено только с согласия самого забывшего. А здесь — на Прерии — еще и его адвоката. Оно было не менее опасно и разрушительно, чем само стирание памяти. А стирание в четырнадцати процентах случаев делало клиента недееспособным. Приводило к разрушению личности. Так же как и любой из методов проявления стертой информации.

Так что расконвоированный заключенный П-1414 шел на ощутимый риск. Но то, что он пытался ощутить и понять внутри себя подсказывало ему, что игра, которую он начал, не может быть выиграна без знания того, что ему пришлось забыть тогда — в преддверии ареста и суда.

Они, как правило, были не в ладах с законом — те, кто приходил — всегда по строго законспирированной рекомендации — к доку Зеллеру и другим банкирам памяти. Это — не говоря уже о том, что сам процесс стирания влек за собой серьезную статью как для клиента, так и для исполнителей его заказа, в любом из Миров. И с ними надо было держать ухо востро.

На этот счет у доктора все было в порядке. Перед тем как войти в кабинет, Перу было ненавязчиво предложено пройти небольшой осмотр, а заодно и на время сменить одежду. Он хорошо представлял себе это заранее, поэтому аппаратура, щедро предоставленная ему Агентом на Контракте, осталась внизу, в камере хранения организованного словно огромная гостиница дома.

— Вы пришли раньше времени… — доктор мягким движением ладони указал ему на кресло. — Я позволил себе навести справки — как только вы связались со мной: ни м-м… побега, ни досрочного освобождения в вашем общедоступном файле не записано… Как тогда изволите понимать ваше появление здесь?

— Верно, — признал Пер. — Я не бежал, и срок мне не скостили. Я согласился сотрудничать с Управлением. И с местной полицией. Дело идет о жизни моего друга. По крайней мере — о его свободе. В данном случае это — одно и тоже…

— Вот как?…

Доктор прошелся взад-вперед по просторному кабинету. Остановился перед Пером.

— Вы убеждены, что вас снова не подцепили на удочку? Снова не играют на ваших благородных чувствах?

— Простите, доктор, но я не знаю, как это было тогда. Вам это лучше знать. Я не могу ничего знать о том периоде. Хотя и о многом догадываюсь…

— Вот как?…

Снова дока понесло из северо-западного угла своего кабинета в угол юго-восточный и обратно. И снова он остановился перед Пером.

— И о чем же вы догадываетесь, если не секрет?

— У меня есть такое ощущение, что то, что было стерто из моей памяти, стерли не только от Закона, но и от меня. И неизвестно, чего тут было больше…

Доктор поморщился.

— А вы уверены, что это так уж плохо для вас? Может быть просто была проявлена забота о вашем психическом здоровье и, даже, о жизни, может быть… Вы знаете, были случаи — не в моей лично практике, но так… вообще… Мы делимся между собой информацией — люди этого ремесла… Редко, неохотно, но делимся. Так вот — были случаи, когда вот такие вот пациенты, как вы, которые пожелали вернуть себе память о том, что сперва пожелали забыть — из нежелания или невозможности давать показания на суде или в подобных случаях… Я не беру случаи, когда с клиентов бралась расписка о том, что они никогда не будут требовать возвращения памяти… То — особо. Нет. Просто вот такой обычный случай, как с вами: обратный билет оплачен, но… Несколько человек покончили с собой через неделю-другую после того, как им было возвращено их, так сказать, достояние. Слишком свыклись с тем, что не было в их жизни ничего такого… Я уже не говорю про нормальную меру риска, сопряженную с таким вот обратным рейсом…